Флэнн О`Брайен - О водоплавающих
Результат упомянутого деяния. Крики, смех и беспорядок в аудитории.
При посещении этих собраний я занимал позицию, где меня невозможно было опознать, молча стоя в комнате. Конец вышеизложенного.
Дальнейший отрывок из моей Рукописи, посвященной Рукописи мистера Треллиса, посвященной Джону Ферриски, его первым шагам в жизни и первым встречам с теми, кому предстояло стать его верными друзьями, oratio recta. Обращаясь к самому себе, он заметил, что это недурно, когда человек не знает себя в лицо. Звук собственного голоса ошеломил его. У него был выговор и интонация, характерные для представителей низших рабочих слоев Дублина.
Он стал исследовать стены комнаты с целью обнаружить дверь или какое-нибудь иное потребное для выхода отверстие. Он завершил обследование двух стен, когда на него нашло малоприятное ощущение одновременной слепоты, близкой истерики и позывов к рвоте – последнее обстоятельство очень сложно и трудно объяснимо, так как он ни разу на протяжении всей своей жизни не ел. То, что это было явление по природе своей чудесное, скоро стало ясно окончательно, так как рядом с камином появилось сверхъестественное облако, или ореол, напоминавший облачко пара. От слабости он упал на колено, в изумлении глядя на длинные, кисейные струйки пара, сплетавшиеся и уплотнявшиеся на потолке, глаза у него саднило, поры расширились от влажности. Между тем сквозь пар проступали смутные лица, тут же вновь растворявшиеся. Он услышал исходивший из середины облака равномерный бой огромного отлаженно-часового механизма, после чего его изумленному взгляду явился паривший в воздухе ночной горшок, бледный как привидение; постепенно под его взглядом горшок преобразился в колесико от кроватной ножки, увеличенное примерно в 118 раз по сравнению с натуральной величиной.
– Ты там, Ферриски? – раздался голос из облака.
На Ферриски напал страх, на какое-то время исказивший его черты. Кроме того, он испытал новый позыв опорожнить свои внутренности.
– Да, сэр, – ответил он.
Автобиографическое отступление, часть четвертая. Дальнейшие неприятности, поджидавшие меня в личной жизни, к несчастью, не совсем случайны. Оказывается, что часть моей рукописи, содержавшая беседу (в прямом изложении) между Ферриски и голосом из облака, безвозвратно утеряна. Помню, что я извлек ее из портфеля, где храню свои сочинения, – портфель представлял собой сооружение из двух листов плотного картона, соединенных металлической скобой с патентованным пружинным механизмом, – и как-то вечером захватил с собой в колледж в надежде услышать мнение Бринсли о стиле и сообразности тем, послуживших предметом описанной в отрывке дискуссии. В результате многочисленных и последовательных умозрительных попыток установить, куда же могла изначально запропасть рукопись, мне удалось вспомнить обстоятельства моей встречи и разговора с Бринсли вплоть до мельчайших деталей.
Облаченный в свое серое пальто, я вошел в колледж вскоре после полудня через боковой портал и столкнулся с четырьмя барышнями в коридоре, ведущем в главный вестибюль. Помнится, я предположил, что они спускаются в гардероб или туалет, чтобы вымыть руки или совершить какой-либо другой интимный акт. Несколько юношей-студентов, по большей части мне незнакомых, расположились в вестибюле у батарей и тихо, спокойно о чем-то переговаривались. Я внимательно оглядел каждого, но Бринсли среди них не было. Впрочем, я заметил молодого человека, который, я знал, был знаком с ним, – мистера Кэрригана, хрупкого юношу с украшенным усами лицом, одевавшегося обычно очень скромно. Увидев меня, он подошел, бросив на ходу через плечо замысловатую непристойность, после чего нахмурившись посмотрел на меня, весь в ожидании моей реакции. Я довольно-таки непринужденно рассмеялся и спросил, не знает ли он, где может быть мистер Бринсли. Кэрриган ответил, что видел, как Бринсли шел в бильярдную, после чего он (Кэрриган) отошел от меня странной, пошатывающейся походкой, по-военному отдавая честь. Упомянутая бильярдная была расположена в подвале на расстоянии тонкой перегородки отмужской уборной. Я остановился на пороге. В зале было с полсотни молодых людей, некоторые из них расхаживали с киями в мареве табачного дыма, бледное лицо или рука на мгновение возникали в конусе яркого света, падавшего из-под зеленых абажуров на ровное сукно столов. Большинство в ленивых позах удобно расположилось в креслах, праздно разглядывая шары. Бринсли был там, поедая завернутый в бумагу бутерброд и с пристальным вниманием наблюдая за игрой своего коротышки-приятеля по имени Моррис, время от времени отпуская в его адрес иронические замечания.
Я направился к нему, и он приветствовал меня жестом, исполненным целеустремленности. Тяжело работая челюстями, он указал на стол, за которым шла игра. В тонкости бильярдной игры я не был посвящен, но из вежливости стал следить за быстрыми меткими шарами, пытаясь вывести из результатов удара предшествовавшие ему намерения.
– Вот так поцелуй! – сказал Бринсли.
Извлечение из «Краткого Оксфордского словаря». Поцелуй, сущ. 1. Ласковое прикосновение губами. 2. В бильярде – легкий удар двух шаров друг о друга. 3. Разновидность круглых леденцов.
Оттащив Бринсли от стола, я заставил его внимательно прочесть рукопись – в общей сложности страничек девять. Поначалу он читал лениво, затем – со все возрастающим интересом. Наконец, повернувшись ко мне, он похвалил меня, благосклонно отозвавшись о моем литературном даровании.
– Со щитом, – сказал он.
Диалог, о котором шла речь, касался (как можно было догадаться) порочности и моральной неустойчивости мистера Ферриски. Голос указал ему, что его сладострастное призвание состоит в развращении и губительстве особ прекрасного пола, попутно и не особенно вдаваясь в детали, описав ему его привычки и физические качества. К примеру, ему было заявлено, что алкогольно-пропускная способность его, говоря приблизительно и учитывая разницу в крепости между продукцией различных фирм, равна шести бутылкам портера и что все, принятое сверх указанного количества, будет извергнуто. В заключение голос суровым, предостерегающим тоном перечислил кары, ожидающие его, если он – даже тайно и только в мыслях – уклонится от предписанной ему миссии пьяницы и дебошира. Его жизнь отныне была безраздельно посвящена удовлетворению его эмпирических вожделений. Тут голос умолк, и облако пара, истончаясь все более и более, исчезло, и последние струйки его быстро втянуло мощной каминной тягой. После этого мистер Ферриски обнаружил, что его синие штаны слегка намокли, но как только облако испарилось, былые силы вернулись к нему; минут через двадцать он уже был в состоянии возобновить поиски двери. Он обнаружил ее на третьей по очереди стене, и, пожалуй, немаловажно будет отметить – как свидетельство возросшей остроты его мысли, – что он не стал обследовать одну из стен, путем дедукции придя к выводу, что дверь в комнате на верхнем этаже дома редко когда находится на той же стене, что и окно.
Он открыл дверь и вышел в коридор. Потом он открыл еще одну из множества дверей, выходивших туда же, и вошел в комнату, в которой (вряд ли случайно) увидел мистера Пола Шанахэна и мистера Энтони Ламонта – людей той же социальной принадлежности, что и он сам, которым было предназначено стать его близкими друзьями. Странно, однако они уже знали его имя и его врожденную склонность к плотским утехам. И в этой комнате мистер Ферриски тоже почувствовал слабый запах пара. Он заговорил с незнакомцами сначала недоверчиво, но постепенно перейдя на искренний, откровенный тон. Мистер Шанахэн представил себя и мистера Ламонта, объяснил, каков род их деятельности, и был настолько любезен, что достал свои дорогие, на пятнадцати камнях часы с крышкой и позволил мистеру Ферриски оценить свою внешность по отражению на внутренней полированной стороне крышки. Это избавило мистера Ферриски от определенного беспокойства и придало большую непринужденность дальнейшей беседе, которая постепенно перешла к вопросам внешней и внутренней политики, акселерации, вызванной силой земного тяготения, артиллерийского дела, метафорики и общественного здравоохранения. Мистер Ламонт описал приключение, случившееся с ним, когда в качестве персонажа одной из книг он обучал французскому языку и игре на пианино одну чрезвычайно утонченную и деликатную юную деву. В свою очередь, мистер Шанахэн, человек более почтенного возраста, появлявшийся во многих хорошо известных рассказах мистера Трейси, поразвлек слушателей кратким, но живым описанием своих похождений в роли ковбоя, пасшего скот в Рингсенде, одном из пригородов Дублина.
Резюме воспоминаний мистера Шанахэна; замечания его слушателей даны в скобках; приводятся соответствующие выдержки из газетных публикаций. Знаете, что я вам скажу? Славная была жизнь в старые добрые времена. (Это точно). То были времена великого О’Каллахэна, времена Баскина, времена Трейси, которые привели ковбоев в Рингсенд. А я, доложу вам, всех их знал.
